Lily, 46 - 27 апреля 2010 15:24

О пользе русского языка

Дамы и господа, позвольте вас спросить: ваш ребёнок говорит по-русски? Подозреваю, что ваш ответ мне известен заранее:
– Ой, лучше не спрашивайте!
Я вам сочувствую. Я знаю, что это болезненный вопрос. Дети иммигрантов не говорят на языке родителей. Не хотят говорить или не могут говорить – кто их знает? Что поделаешь, их родной язык – английский. Самый родной. Роднее некуда.
Впрочем, не все родители от этого страдают. Многим всё равно. Некоторые даже гордятся:
– Мой Джончик вообще по-русски не говорит! Только по-английски!
Я знал родителей Джончика. Между собой они говорили по-русски, но к своим детям обращались по-английски. Чтоб детям понятнее было. И заодно – чтоб было чем гордиться. Удивительно, но, как выяснилось впоследствии, какой-то рудиментарный запас русских слов всё равно оседал в незамутнённом сознании Джончика.
Всё это было давно. Тогда, во времена нашего знакомства Джон только закончил колледж и нашёл свою первую работу в Канаде, в городе Калгари. И там он впервые пожалел, что не научился от своих родителей говорить по-русски. Вот как это случилось.
В 1988-м году в Калгари проходила зимняя Олимпиада. Весь мир съехался в Канаду, чтобы прикоснуться к этому знаменательному событию. Люди платили бешеные деньги за то, чтобы попасть на стадион и посмотреть на лучших лыжников или конькобежцев мира. А Джону никуда не надо было ехать: он был уже там, в гуще мировых свершений. Но, увы, денег у него не было. Не только бешеных, но и самых обычных, банальных денег. И ему было очень обидно, что он не увидит лучших лыжников и конькобежцев мира.
И тут Джончик проявил свою природную находчивость. Он сообразил, что при таком страшном количестве иностранцев, собравшихся в Калгари, им требуется такое же страшное количество переводчиков. Он пришёл в административный офис олимпиады и предложил свои услуги в качестве русско-английского переводчика.
Конечно, если бы его мама или папа узнали об этом, они бы умерли со смеху. Но в олимпийском офисе людям было не до смеха. Им позарез нужны были переводчики. К тому времени в Калгари было уже довольно много иммигрантов из Советского Союза, которые прекрасно знали русский язык. Но в олимпийском офисе этого не могли оценить. Они не понимали по-русски, зато слышали, как плохо иммигранты говорят по-английски.
И они наняли Джончика, который замечательно говорил по-английски. Они считали, что человек, который так хорошо говорит по-английски, должен так же хорошо говорить по-русски. Они не знали, что его недюжинный русский словарный запас был буквальным, то есть не превышал дюжины слов.
Джончик был счастлив, не подозревая, на что его обрекла собственная находчивость. Его прикомандировали к советской женской команде то ли лыжниц, то ли конькобежек. Эти доблестные атлетки почему-то часто болели, а когда не болели, то ходили по магазинам. И у Джона не оставалось времени смотреть Олимпиаду. Он должен был их постоянно сопровождать – или в больницу, или в магазин.
Однажды у одной спортсменки начались какие-то неприятности по женской линии. То ли преждевременное кровотечение, то ли, наоборот, задержка. Поехал Джон с ней в больницу. Врач эту бедную спортсменку осмотрел и спрашивает, разумеется, по-английски:
– Когда у вас последний раз была менструация?
Бедный Джон, конечно, понятия не имеет, как выразить этот интимный вопрос по-русски. Он говорит:
– У тебя... это...
И хочет показать жестом, что именно. Но неудобно.
– У тебя, – говорит, – это... знаешь, что у тебя бывает раз в месяц?
Спортсменка попалась догадливая.
– Знаю, – говорит. – Зарплата.
– Да, – говорит Джон, поскольку слова «зарплата» он тоже не знает. – Это самое, – говорит. – Когда было?
Спортсменка, конечно, не понимает, почему врач её зарплатой интересуется. Но начинает подозревать: не иначе, как заставят платить. У них тут так – капитализм. И ей уже не до её женских проблем. Надо ноги уносить. Она говорит:
– Зарплату нам в этом месяце ещё не выдавали, так что платить мне нечем. И вообще, это неправильно – брать с людей деньги за лечение. У нас вот, при социализме, нет такого безобразия. У нас медицина совершенно бесплатная.
Из всего этого Джончик понял только два слова – «социализм» и «нет». Он напряг воображение и перевёл так:
– У них при социализме менструации не бывает.
Врач несколько удивился. Но он был человеком либеральных взглядов, и заявление советской спортсменки ещё более укрепило его убеждённость в преимуществе социалистической системы.
Спортсменка, со своей стороны, была так напугана перспективой платить, что её болезнь сразу прошла. На следующий день она уже выступала на соревнованиях и показала хорошие результаты.
Но Джон этого не видел. Как раз в это время у другой спортсменки заболел живот, и её тоже пришлось везти в больницу. Врач теперь попался другой, но, как и прежний, задаёт вопросы. Мало того, что по-английски, но ещё и совершенно неприличные вопросы:
– У вас, – говорит, – есть боли при испражнении?
Тут бедного Джона прямо пот прошиб. Откуда он знает, как этакую гадость по-русски выразить? Помучился Джон с минуту и в конце концов вспомнил одно русское слово, которое папа с мамой употребляли, когда сердились друг на друга. Говорит:
– Тебе болит, когда говно идёт?
Спортсменка краснеет, но вопроса не понимает. Откуда идёт? Куда идёт? И как оно вообще может ходить? А врач тут уже задаёт следующий вопрос: нет ли у этой спортсменки жидкого стула? Поноса, попросту говоря. Это врачу, может, попросту, а бедному Джону совсем не так просто выразить такую коварную мысль по-русски. Он опять напряг воображение и говорит:
– Говно вода?
Спортсме�

• 
• 
•